Полит.Ру после трехдневного размышления отклонило мою статью о государстве-хулигане, поэтому выкладываю ее здесь. Это не эмоциональное сравнение, а модель происходящего в России.
Сейчас, когда заканчивается постсоветский период и окончательно разрушается характерная для него советская управленческая традиция с ее внутренней "защитой от дурака", российская власть оказывается предоставлена самой себе и начинает методом тыка исследовать свои возможности, подобно молодняку, вырвавшемуся из-под контроля взрослых.
Особое внимание в таких случаях уделяется прощупыванию границ запретного и попыткам раздвинуть их. Именно это мы сейчас и наблюдаем, гадая, повзрослеют ли они или пойдут взразнос.
Это уже второй период государственно-управленческого одичания после начала 90-х., будет ли для нас второй легче первого — не могу знать.
Первые два абзаца моего неопубликованного текста можно прочесть в статье А.Муравьева "Неоднозначная реституция" на Полит.Ру, так что я не буду их повторять, а начну чуть иначе: Попытка России во что бы то ни стало удержать не нужную ей и крайне необходимую другим людям библиотеку Шнеерсона стоит в одном ряду с недавним "законом Димы Яковлева" (который только задним числом стали пытаться обосновать нуждами детей, а сначала позиционировали как месть за принятый в США "закон Магнитского").
И в этом смысле интересен не сам по себе казус с библиотекой (споры о судьбе которой тянутся с начала 90-х), а то, что Кремль последнее время демонстрирует странную упертость, отказываясь прислушиваться как к голосу разума, так и к советам окружающих. Многочисленные эпизоды складываются в столь стройную последовательность, что, пожалуй, можно говорить о начавшемся переформатировании основ государственной политики России.
В самом деле: в случаях с отказом передать библиотеку Шнеерсона тем, кто в ней действительно нуждается, и с запретом усыновлений российских сирот американцами государство открыто занимает позицию "сам не ам и другим не дам", не пытаясь как-то сообразовать свои действия со здравым смыслом. Логика таких государственных решений — в демонстрации своей суверенности, что становится самоцелью.
По большому счету всю серию российских законов 2012 года (кроме "закона Димы Яковлева" это законы митингах, об иностранных агентах, об интернете, о гостайне, о клевете и о защите детей от вредной информации) объединяет та же готовность принять скандальное, эпатажное решение, продемонстрировать свою независимость от того, что называется устоявшимися нормами общества.
Несложно заметить, что такая государственная стратегия напоминает поведение хулигана. Сейчас много говорят об устрожении законодательства, о хаотизации в действиях властей ("власть сошла с ума"), но мне представляется более точной аналогия с хулиганством. Главный побудительный мотив любого хулигана — это характерное в основном для молодежи желание самоутвердиться за счет окружающих (неслучайно хулиганство изначально определялось в праве через понятие "озорства").
Российская власть в последнее время активно самоутверждается, нарушая общественные нормы. Началось это, пожалуй, с публикации в ноябре 2006 г. статьи Суркова про суверенную демократию и последовавшей три месяца спустя Мюнхенской речи Путина. Однако в то время это просто было декларацией неуважительного отношения к тому, что на Западе понимают под демократией и принципами международного сотрудничества. При этом переход от слов к делу был затруднен своего рода инерцией государственного мышления, то есть оставшимися у политиков той поры представлениями о неписаных правилах взаимодействия с общественным мнением.
Практическая же стадия началась в 2013 году из-за совпадения двух факторов: замены Суркова на Володина и роста реваншистских настроений в проправительственных кругах. Главным же условием для перехода к этому "хулиганскому" этапу в российской политике стало исчезновение кадров, которые умели обслуживать советско-постсоветский государственный механизм. В руководстве страной почти не осталось людей, которые знали, что того-то и того-то делать нельзя просто потому, что нельзя (так уже в 2008 году в правящей элите далеко не все понимали, почему нельзя исправить Конституцию под третий срок Путина, и в тот момент сам Путин выступил в роли консерватора и хранителя традиции).
По сути это означает окончание постсоветского периода истории России, что делает невозможным дальнейшее воспроизведение старой управленческой традиции и подталкивает власть к самостоятельным экспериментам на правовом поле. Этот специфический для России и постсоветского пространства процесс разворачивается на фоне общемирового процесса инфантилизации, для которого характерны разрушение возрастной иерархии и сопутствующей ей модели передачи опыта.
В России ситуация усугубляется не только совпадением двух процессов ("местного" и глобального), но и невозможностью использовать прежнюю управленческую модель.
Суверенность становится для этой новой России и ее правителей увлекательной игрой, праздником непослушания, когда отбрасываются непонятные чужие правила, открываются новые горизонты, а границы дозволенного устанавливаются уже на основании собственного опыта. Чем закончится эта игра (а речь, напомню, идет о ядерной державе), зависит в основном от внутренней культуры играющего, от его способности к самоконтролю, от уровня агрессии и эмпатии. И здесь, конечно, остается только вздохнуть, тем более, что и те государства, которые традиционно играют роль мудрых взрослых, последнее время именно что играют во взрослых.
Если Хейзинга прав в том, что цивилизация XIX века утратила расположенность к игре, то похоже, сейчас мы видим, как человечество, пережив период взросления и зрелости, впадает в детство и возвращается к играм. Россия при этом в который раз спешит забежать вперед, чтобы показать миру на своем примере куда торопиться не следовало.
! Орфография и стилистика автора сохранены
