В СССР существовало множество диссидентов, боровшихся не только за политические, но и за гражданские права. Один из них Анатолий Серов, всю жизнь посвятивший борьбе за разрешение печатать в советских СМИ брачные объявления.
Сегодня власти тщательно культивируют т.н. "гражданский активизм" — борьбу за повседневные мелочи: от велодорожек до пепельниц на улицах, от сбора денег на больных детей до раскрашивания мрачных бетонных стен в веселые граффити. Мотив этой деятельности понятен: чем бы ни тешились, только бы не шли в политику.
Но время от времени политика приходит и в "гражданский активизм", неприятно поражая его адептов суровыми карательными мерами. Лучший пример — в последние месяцы борьба прокуратура против НКО, не желающих записываться "иностранными агентами". Гражданства без политики не бывает.
Жаль, что многие неплохие люди, поверившие в "самодеятельность в гестапо", поняли это слишком поздно.
В СССР власть действовала похожими методами. Активных людей она толкала в общественные организации, во множестве расплодившиеся тогда под колпаком КГБ, КПСС и ВЛКСМ. Экология, охрана памятников, защита материнства и детства, лектории — все это считалось надежной преградой на пути распространения политического диссидентства (о том, как функционировал советский "гражданский активизм" — см. сноску в конце статьи). Но время от времени и тогда власть осаживала уж слишком активных "общественников", когда они переходили грань между общественным и политическим. В подавляющем большинстве случаев тюрьма им не грозила, но были и другие способы наказания: от увольнения на работе до психиатрических клиник. Один из таких случаев — жизнь и борьба Анатолия Серова за право печати в советской прессе брачных объявлений. Об этом он рассказал в своей книге "Моя судьба и моя борьба против психиатров", выпущенной им за свой счет мизерным тиражом в 300 экземпляров. Мы публикуем часть этих записок.
"В конце октября 1976 года я отпечатал на пишущей машинке 170 листовок следующего содержания:
Одинокий мужчина, 48 лет, рост 165 см, образование высшее. Надоело одиночество. Хотел бы познакомиться с интересной девушкой до 38 лет. С предложением обращаться письменно по адресу: 194291, Ленинград, ул. Руднева, 13, корп. 1, кв. 225. Анатолий Серов.
Товарищи! В ГДР подобные объявления печатают в газетах. Благодаря этим объявлениям в ГДР неженатых и незамужних в возрасте от 25 лет всего только 3%, а в Советском Союзе 18%!
Конституция СССР гарантирует гражданам свободу печати, а свободы печати в Советском Союзе нету, поэтому подобные объявления в газетах не публикуют, и я вынужден вывешивать свое брачное объявление на столбах и заборах".
Все эти 170 листовок я распространил в разных районах города Ленинграда, за 16 дней. После распространения этих листовок я отпечатал на пишущей машинке еще 80 листовок.
Особенно эмоционально реагировали на мои листовки на Невском проспекте. Прохожие настолько шумно, эмоционально и восторженно реагировали на эти листовки, что сразу, как снежный ком, вырастала на этом месте толпа ленинградцев.
Примерно в 10 часов утра 25 ноября в конструкторский отдел, где я работал, вошел мужчина плотного телосложения примерно 50 лет.
— Анатолий Трофимович, вас директор вызывает!
В приемной директора сидели еще двое, примерно 40 лет, спортивного, плотного телосложения.
— Мы сотрудники госбезопасности города Ленинграда. Мы имеем право вас обыскать.
При обыске они нашли у меня 6 листовок.
Эти листовки мужчины прочитали и отдали другому мужчине, который позвал меня к директору. Он приказал начальнику нашего отдела, чтобы он принес мою верхнюю одежду (пальто, шапку и шарф). Затем они вывели меня на улицу. На улице стояла медицинская машина с красным крестом. Они посадили меня в нее и увезли в психиатрическую больницу №3 по адресу Фермское шоссе, д. 34".
"В начале ноября 1983 года, когда я уже проживал в Мытищах, я отпечатал 170 листовок политического содержания:
"Товарищи! Требуйте публикации брачных объявлений в рекламном приложении газеты "Вечерняя Москва"! Согласно Конституции СССР никто не имеет права запрещать публиковать брачные объявления в газетах. Ликвидаторы свободы печати достойны презрения. Не будьте манекенами, боритесь за свои политические права! Печатайте и распространяйте подобного содержания листовки во всех городах. Борьба за свои политические права — почетный долг всех и каждого!"
В выходные дни я вывешивал эти листовки днем в центре Москвы и смотрел, как реагируют граждане на эти листовки. При чтении их лица у граждан были серьезные, никто эти листовки не срывал. Милиционеры, обычно вдвоем, подходили, читали листовки, и уходили.
30 ноября 1983 года я пришел в Моссовет, в отдел "Семьи и брака", к Севериной А.Ф. Я показал ей свою листовку и объяснил спокойным тоном:
— Если не опубликуют ее в газете, то я вынужден буду и дальше расклеивать листовки на столбах и заборах.
Один милиционер тогда позвонил на станцию скорой помощи и сказал:
— Мы здесь задержали одного фашиста!
Минут через пятнадцать приехала машина скорой помощи, и в отдел "Семьи и брака" Моссовета вошли настоящие фашисты: полковник КГБ и психиатр Белый Борис Иосифович.
Белый спросил меня:
— Вы и вправду считаете ликвидаторов свободы печати врагами народа?
Я ему ответил утвердительно.
И тогда меня без суда и следствия повезли в психиатрическую больницу по адресу ул. 8 марта, дом 1.
Врач Ларионова задала мне там несколько ничего не значащих вопросов, после чего поставила заведомо ложный, фальшивый диагноз — "Шизофрения параноидная". И написала: "Назначение — особо строгое наблюдение (бред)".
В больнице я тоже не мог не обращать внимания на творимые там несправедливости. Например, на имя главрача я описал происходившее в палате 4 декабря 1983 года:
"Санитары привели в палату толстого, с огромным животом мужчину, ростом около 190 см. Положили его на спину, привязали к кровати и ушли. Мужчина начал своеобразно забавляться. Он громовым голосом начал кричать, в палате начали громко смеяться, а он воспринимал этот смех как аплодисменты. И изо всех сил старался кричать как можно громче. Потом устал кричать и уснул. Утром его отвязали и отпустили домой".
24 декабря 1983 года меня перевели в психбольницу №5 в Хотьково. Контингент там был разнообразным. Несколько человек лежали по политическим мотивам. 20% от общего числа обитателей составляли уголовники. В основном они занимались тем, что кипятили и пили чифир.
Разговоры у них были, как правило, о совершенных преступлениях. Один молодой парень, например, рассказывал о том, как он с группой парней насиловал школьниц.
Примерно 50% составляли здоровые люди.
Из этой больницы меня выписали 2 марта 1984 года, я тут же вышел на работу, и снова взялся за любимое дело — разработку робота Р505Б".
В октябре 1987 года я побывал у Андрея Дмитриевича Сахарова. Знал я только улицу, на которой он жил. У жильцов этой улицы узнал номер дома, в котором он жил. Во дворе этого дома сидели на скамейках пожилые женщины. Я подошел к ним и сказал:
— Я хочу встретиться с Андреем Дмитриевичем Сахаровым, а номер его квартиры не знаю.
Женщины вместо того, чтобы сказать мне номер квартиры Сахарова, начали спорить и высказывать свое мнение о нем. Несколько женщин с возмущением осуждали его поступки, а несколько других женщин, наоборот — очень хорошего мнения были о нем. Мне пришлось высказать и свое мнение о Сахарове:
— В будущем Андрею Дмитриевичу Сахарову в Москве поставят памятник, не только как крупному ученому, но и борцу за права человека. И всегда возле его памятника будут живые цветы.
Они сразу прекратили спор между собой и сказали номер квартиры Сахарова. На мой вопрос:
— Возле его квартиры есть охрана? — Женщины ответили:
— Раньше там у него была охрана, там стоял милиционер, а теперь мы не знаем.
Я подошел к двери Сахаровых и нажал кнопку звонка. Дверь открыл сам Андрей Дмитриевич. Он пригласил меня войти в квартиру, и мы сели рядом на стулья посредине большой комнаты. Я рассказал ему историю о помещении меня в психбольницы за распространение листовок политического содержания. Он внимательно выслушал меня и сказал:
— Вы легко еще отделались, вас могли держать довольно долго. Начальник первого отдела Моссовета, полковник КГБ города Москвы и Московской области — это высокая должность.
— Андрей Дмитриевич! Ведь в психбольницы по политическим мотивам поместили несколько тысяч заведомо психически здоровых людей.
— Да, конечно. Но почти все они немного того…
И Андрей Дмитриевич покрутил пальцем у виска.
Я подумал, ведь он их видел только после "того" (после отбытия наказания в психушках), а не до "того" (до их помещения туда). Но ничего ему об этом не сказал.
С помощью таких вот пособий советская психиатрия выявляла неблагонадежных. Ниже представлены избранные тесты из данного пособия (при нажатии на картинку можно посмотреть ее в увеличенном размере):
+++
Советские "зеленые": волонтерство под крылом партии и КГБ
Рост диссидентского движения в 1960-х заставил КПСС и КГБ придумывать методы, как без помощи репрессивного аппарата нейтрализовать "протестную энергию масс". Одной из ниш, куда удалось спихнуть потенциальных несогласных, стало "зеленое движение" — волонтеры, занимавшиеся спасением природы, ловлей браконьеров и прочим гражданским активизмом.
***
Как американская журналистика описывала советских рабочих и колхозников
Повальное пьянство и воровство, апатия и смиренность. Такое описание людям на советском производстве давал американец Дэвид Саттерн, работавший в Москве корреспондентом газеты Financial Times с 1976-го по 1982 год.
В 16.00 рабочие заворачивали в бумагу все, что хотели взять домой: отвертки, гвозди, карандаши — оставляли свертки на полу в раздевалке. Ко всему относились как к общему, принадлежащему всем.
Рабочий день заканчивался в 17.30, а в 18.00 на трубный завод заступала ночная смена, где люди работали без присмотра начальства. Если продуктивность днем была и без того низкая, то в ночную смену она падала окончательно. Рабочие тоже пили, но в отличие от своих товарищей из дневной смены, обычно и приходили уже пьяными. Единственным представителем руководства в ночное время был дежурный, который следил за несколькими цехами. Большую часть времени он спал.
Ночью тяжелые партии скользких труб таскали туда-сюда ничего не соображающие из-за алкоголя люди. Женщина, работавшая на кране в цеху, кричала: "Петька, уйди оттуда!",- а рабочий, глупо улыбаясь, глядел на нее из-под проплывавших над его головой труб. Как только погрузка заканчивалась, рабочие садились пить водку или чифирь.
! Орфография и стилистика автора сохранены
